Книга Стальной конвой [СИ] - Константин Павлович Бахарев

полированную столешницу. Блики от бра заиграли на ней ярче.

— Кама, — удивлённо ответил физик.

— Как это оказалось просто, — Данияр развёл руками. — Как просто.

Тут он успокоился, потребовал чаю, коньку и начал говорить, не спеша, иногда хватаясь за голову.

Вариант шамана

Из гималайских ледников вырывается водный поток; впитывая в себя соседние речки, прорывая горы, стремительно выкатывается на равнину Индостана. Растекаясь по ней, он становится медленным, неспешным, умиротворённым. Перед южным океаном всё более многоводная река дробится и распадается на множество русел и стариц. Этот поток индусы зовут Гангом.

По нему души умерших созданий поднимаются вверх, в Гималаи и взлетают, окутывая собой планету. И без особой задержки вновь возвращаются обратно, давая начало жизни человеку, рыбам, травинкам, зверям и всему живому. Этому круговороту миллиарды миллиардов лет. Каждая душа это память прошлого, опыт былых веков, постоянно обогащающийся и меняющийся. Их столько, сколько на планете живых существ. Меняя оболочку, вид и внешнюю форму, они всякий раз при этом окунаются в Ганг.

Таких потоков, по которым беспрестанно текут души, на Земле несколько. Но люди знают только про Ганг. Остальные забыты. Но они сохранили свои названия, данные им теми, кто знал их предназначение. Кама — река, подобная Гангу. По ней также плывут вверх души тех, чья оболочка утратила крепость. Само слово «Кама» означает в переводе с древних языков «проводник в мир духов». Отголоски, обрывки эти наречий сохранились в Сибири. Там называют «камами» шаманов, могущих провести души в иное состояние. Известны слова «камлать», «камлание» и другие, связанные с этим.

— Ну так это буддизм, что ли? — геолог развёл руками. — Всем известно, что души переселяются из человека в краба, из слона в ромашку и так далее. Точнее, это одна из версий.

— Я не проповедник, убеждать никого не собираюсь, говорю, что знаю, — Данияр улыбнулся всеми морщинами.

— А Кама, что Кама? — Лаврентьев хмыкнул. — Совпадение звуков, сочетание.

— Нет. Кама железная река, — шаман достал из кармана складной нож. — Смотрите, сталь, она способна покорять что угодно. Железо это сила. Самая главная сила в нашем мире. Очень давно один знающий мужчина сказал, что хладное железо властвует над всем. Кама это поток железа. Ганг поток кислорода, хотя на самом деле кислород зовут по-другому. Есть ещё поток золота, но я не знаю, где он. Три главных реки нашего мира. Железо, кислород, золото. А насчёт души, у всех есть душа, возражений нет?

Учёные запереглядывались, контрразведчик задумался.

— Никто не спорит, — шаман засмеялся. — И душу можно видеть. Не всем, конечно, а кто умеет. Над каждым живым существом сияет или тусклеет, как уж сложилось, аура. По научному биологическое поле. Так вот, у вашего Манжуры такого поля нет. Ни поля, как говорится, ни ауры. Ни родины, ни флага. А у ваших поездов есть. У каждого состава мощная аура. Я такого не видел никогда. И не слышал про это.

Тут заговорили все сразу. В салоне поднялся гомон. Каждый из учёных начал втолковывать что-то своим соседям, а те, не слушая, излагали своё. Данияр поднялся и прохромал к столику, уставленному бутылками. Выбрал коньяк «Гейгёль», один из самых качественных напитков, оставшихся со времён катастрофы, и включил электросамовар. Шаман твёрдо решил сегодня вдоволь напиться «адмиральского чаю», пусть даже заваренного на брусничных листьях.

Ещё один из присутствующих тоже молчал. Контрразведчик Рамзан обдумывал свои действия. Если немедленно идти к Львовой, можно пропустить обсуждение. А какие тут ещё факты всплывут, неизвестно. И они могут иметь значение для безопасности конвоя. С другой стороны, Манжура, как личность непонятная и не разъяснённая, может быть реальной угрозой. И его надлежит немедля изолировать. Рамзан поднялся, чтобы уйти к начальству. Но его остановил Данияр.

— Волнуешься, парень? — он протянул ему гранёную стопку с коньяком. — Успокойся. Давай думать. Может, ваш Манжура несчастный, а вовсе не угроза миру. На ситуацию, на любую ситуацию надо смотреть с хорошей стороны сначала, искать в ней положительные моменты, а не пакости. Ты бы сидел, да записывал, что говорят. От этого толку будет больше.

Машинально отстранив стопку, контрразведчик секунду размышлял, потом вернулся к столу, подвинул к себе одну из толстых тетрадей с неразлинованными листами, карандаш и принялся конспектировать учёные рассуждения.

На восточной окраине

Разведчики давно уже выяснили, что группировка Хмарина базируется на нефтеперегонном заводе. Их насчитывалось примерно человек двести. В самом Омске они перестали появляться, так как в стычках с обученными, опытными бойцами конвоя, патрулировавших город, постоянно несли урон. Тяжёлого вооружения у них не осталось, но выкуривать их с завода никто и не думал. Во-первых, хотелось избежать потерь, во-вторых, была опасность повредить установки по перегонке нефти. А Набоков всё ещё надеялся ими воспользоваться. Он вообще планировал создать в Омске нечто промежуточной базы, и потому не отказывался от мыслей по примирению с Хмариным. Но местный диктатор упёрся, не желая хоть в малом кому-то подчиниться или зависеть от кого-то. Сейчас Хмарин ждал, когда эшелоны уйдут, неважно, на восток, юг или запад, чтобы вернуть власть над городом. Вредный оказался дед и упрямый.

Каждый день над нефтеперегонным пролетали патрулирующие вертолёты. Их периодически обстреливали хмаринские. Патронов не жалели, запасы боеприпасов были огромны. С вертушек иногда отвечали пушечным огнём, бывает, что и попадали, разносили пулемётчиков вдребезги. Уже пару раз механики латали «Центавра», ему почему-то всегда доставалось больше всех.

Как-то приехавший переговорить с Ионой Заббаровым пехотный начальник Гилёв, командующий сейчас эшелонами вместо занявшегося дипломатией в Урлютюбе Набокова, увидев, как пилот приземлившегося «Юнкерса» ищет пробоины на вертушке, задумался.

Потом он переговорил с «вертолётным царём» и уехал.

Через день, высоко прошедший над нефтеперегонным «Центавр» раскидал листовки с призывом о примирении. Сбросив весь запас, вертолёт ушёл, но вскоре вернулся и вновь занялся агитацией, скидывая всё те же листовки. Весь день, пока не стемнело, «Центавр», оглушительно рокоча винтами, трудолюбиво снабжал хмаринских бумагой. Вся территория завода и проходящий рядом проспект Губкина покрылись белыми